Особенности формирования аддиктивного поведения лиц, совершающих кражи

Большинство клептоманов отмечают ощущение чрезвычайного удовольствия от совершенной ими ранее корыстной кражи, что четко запечатлевается в памяти (импринтинг, по Имелинскому, 1986). Достигнуть именно этого ощущения они стремятся во время следующих, «бескорыстных» краж. При раннем (препубертатном) начале воровства нередко наблюдается запамятование первой кражи.

На инициальном этапе развития зависимости при совершении краж эмоциональный паттерн состоит из трех фаз: нарастающее напряжение перед совершением кражи, резкий подъем настроения сразу после завладения предметом, причем пик этого подъема в большинстве случаев приходится на момент минования опасности быть замеченным, после чего наступает своеобразная разрядка. Пик напряжения и острого удовольствия приходится при краже автомобиля на переезд через милицейский пост в другом районе, при магазинной краже — на проход через турникет или на выходе из магазина, при краже в метро — на момент, когда убегающий пациент вскакивает в вагон, двери которого начинают закрываться. Последняя, третья фаза эмоциональной реакции (фаза последействия или этап стабилизации настроения) — достижение достаточно стабильного эмоционального состояния, отличного от пределиктного, что, фактически, и являет собой «психотропный эффект», приводивший к запуску механизма эмоциональной саморегуляции. Одним «страшное напряжение» или «острое чувство риска» при совершении кражи придавало заряд бодрости, других пережитое чувство страха избавляло от тревоги, у третьих наступало «тихое ликование», «радостная уверенность».

На инициальном этапе развития зависимости кражи совершаются, как правило, ради первой и второй фаз острого подъема настроения, что пациенты называют «взлетом», «резким подъемом», «экстазом», а лица, злоупотреблявшие наркотиками, сравнивают с «приходом». На последующих этапах приоритет уже отдается эффекту последействия — стойкому изменению изначально сниженного аффективного фона.

Эмоциональные переживания пациентов на инициальном этапе развития зависимости сопровождаются отчетливыми вегетативными и сенсорными изменениями. От страха и напряжения перед кражей «холодели руки», «знобило», по коже «ползали мурашки». У одних отмечалась гиперакузия и гиперестезия, у других, напротив, — ощущение «ваты в ушах». На «пике риска» многие отмечали, что сердце «колотится», «бьется с перебоями», испытывали нехватку воздуха. Из физических ощущений в фазе последействия пациенты замечали приятное тепло, иногда сопровождающееся потоотделением, а также преходящей легкой слабостью, дрожью в коленях или головокружением.

Продолжительность первого этапа развития зависимости улице клептоманией зависела как от глубины изначальных психических нарушений, в первую очередь аффективных расстройств, так и от личностных установок. Подавляющее большинство клептоманов порицали себя за содеянное, испытывали стыд и раскаяние. Украденные вещи всегда хотели вернуть, но чаще выбрасывали или прятали их подальше от глаз. Тем временем идеаторная активность сохранялась — испытанные ощущения периодически всплывали в памяти, муссировались, особенно в период сниженного настроения. Однако воспоминания носили произвольный характер. Появление навязчивых или непроизвольных фантазий и реминисценций — признак перехода ко второму этапу развития аддикции. Период между первой клептоманической кражей и последующей мог продолжаться (в наших наблюдениях) до нескольких лет. Промежутки между повторными деликтами впоследствии сокращаются.

В отличие от лиц с клептоманией, у большинства группы делинквентных воров отмечалось «научение» (по Hinde, 1974) удовольствию по мере совершения краж. Этому способствовало обладание похищенным (награда за риск), поощрение окружающих, что придавало чувство собственной значимости, могущества. В нескольких случаях пациенты сразу отметили смену настроения на повышенное при совершении кражи.

Эмоциональные переживания во время последующих краж в течение короткого периода усиливались или оставались стабильно яркими. Желание воровать не шло вразрез с личностными установками, поэтому эти лица легче и чаще, чем в группе клептомании, реализовывали это желание в периоды пониженного настроения или «от скуки». Похищаемые объекты тем временем имели все меньшую ценность для похитителя, а если все же имели, то их использовали либо раздаривали окружающим. Корыстный мотив в иерархии мотивов начинал конкурировать, а затем сменялся гедонистической или атарактической мотивацией. В межделиктные периоды у многих отмечались произвольные, приятно окрашенные реминисценции и фантазии на тему богатства или просто воровства. Кражи совершались инициативно, преимущественно в группе с соучастниками, часто с несовершеннолетними. Первый этап развития аддикции у «делинквентных» пациентов был значительно укорочен, в первую очередь за счет чрезвычайно высокой частоты и доступности реализации девиантной активности в асоциальном окружении.

На этом этапе в обеих группах способность к произвольной регуляции поведения сохранялась полностью, эмоциональные нарушения были неглубокими. Говорить о нарушениях произвольности действий или о патологичности поведенческого феномена как такового вне связи его с предлежащим расстройством здесь нельзя. Совершение кражи в данном случае — это средство выбора для достижения эмоционально комфортного состояния и может быть отнесено к непатологическим формам девиантного поведения. В распоряжении субъекта еще остается широкий спектр социально приемлемых средств достижения психологического комфорта.

Второй этап развития зависимости — этап обсессивного влечения, которому соответствует звено «формирования аддиктивного ритма» (по Короленко, 1991). Он характеризуется появлением обсессивного влечения к совершению краж, прогнозированием ожидаемого психологического и физиологического эффекта от реализуемой активности (формированием механизма эмоциональной саморегуляции), а затем — притуплением этого эффекта (привыканием или ростом толерантности).

Лица с клептоманией сообщали о навязчивом периодическом желании украсть, возникавшем на фоне сниженного настроения, скуки, «нехватки адреналина». Принятие решения сопровождалось борьбой мотивов, беспокойством, тревогой. Произвольная регуляция поведения сохранялась, они заявляли, что могли отказаться от своих намерений. Частота реализации деликтов была прямо пропорциональна глубине имеющихся аффективных, в том числе и психогенных, нарушений. Появлялись такие феномены, как серийность (совершение краж сериями с перерывами) и сезонность (например, весной и осенью или только летом). Эпизодически возникала ситуативность: решение украсть приходило на месте и реализовывалось тут же. Ситуации, провоцирующие совершение краж, становились все более незначительными и разнообразными. В период обсессивного влечения лица с клептоманией пытались «переключиться» на заместительную активность — азартные игры, виртуальное общение в Интернете, употребление ПАВ, чаще — алкоголя и марихуаны, фантазирование на эротические темы, промискуитетное поведение. На этом этапе у лиц с клептомании нередко формировалось предпочтение какого-либо вида объектов кражи — «моноклептизм». От похищенного предмета раньше они пытались избавиться как от напоминания о неправильном поступке. На настоящем этапе предметы иногда коллекционировались или складывались в укромном месте, «на память», чтобы потом «поднять настроение» или чтобы убедиться, что «это действительно было».

В делинквентной группе динамика отличалась стремительной прогредиентностью. Корыстный мотив терял значимость либо дезактуализировался окончательно. Пациенты быстро обнаруживали снижение ожидаемого психологического эффекта от криминального действия. Для его усиления они совершали кражи в состоянии алкогольного опьянения, прибегали к учащению криминальной активности, к совершению краж ежедневно или по нескольку раз в неделю, вплоть до эксессивности (в наших наблюдениях — до 12 краж в течение суток). Влечение, имевшее при инициации серии обсессивный характер, в середине серии могло меняться и становиться компульсивным, когда прогнозируемый эмоциональный эффект не наступал. Это аналогично утрате количественного контроля при синдроме зависимости от ПАВ. При совершении краж сериями можно наблюдать тенденцию к сокращению «светлых» промежутков. В отличие от лиц с клептоманией, совершавших кражи исключительно в одиночку, «делинквентные» пациенты воровали и в группах, и единолично. Они редко заботились о мерах предосторожности. Нередко кражи совершались ситуативно, спонтанно, без предварительного планирования.

Распространенное и поощряемое воровство в асоциальной среде для лиц делинквентной группы становилось как бы полигоном для испытания криминальных возможностей. В период формирования аддиктивного ритма начинала реализовываться поисковая заместительная активность, которая на следующем, третьем этапе трансформировалась в другие виды аддиктивной активности (часто криминального характера) либо в формирование синдрома нарушения влечений.

На втором этапе период борьбы мотивов у лиц делинквентной группы нередко сводился к мысли о том, «как бы не поймали». Имеющийся эмоциональный и отчасти интеллектуальный дефект способствовал фиксации у них аморальных и эгоистических установок. Большинство из таких людей прекращало трудиться, т. к. преступная деятельность была для них более рациональна в смысле удовлетворения потребностей.

В периоды вынужденного воздержания от краж пациенты этой группы прибегали к употреблению больших доз алкоголя, «тяжелых» наркотических средств (героина, первитина, галлюциногенов), к токсикомании, к деструктивным поступкам, вандализму, участию в драках, зооцидным действиям, поджогам, к нанесению самоповреждений в качестве «заместительной активности». Появление неудержимого компульсивного влечения знаменовало переход к третьему этапу развития зависимости.

Таким образом, на втором этапе развития зависимого корыстного поведения наблюдается формирование механизма эмоциональной саморегуляции путем прибегания к определенной поведенческой активности. Также появляются заместительная активность при невозможности реализовать основную и навязчивое влечение к совершению краж, реализация чего сопровождалась стереотипным 3-фазным эмоциональным паттерном, когда постепенно снижается острота психического и вегетативного компонента 1-й и 2-й фаз.

У лиц из группы клептомании на этом этапе имеется полное соответствие критериям расстройства привычек и влечений в форме клептомании (F63.2), обсессивного типа эгодистонического варианта. При несоответствии критериям клептомании у лиц из группы делинквентных на этом этапе (корыстная цель, использование украденного объекта или групповой характер деликта) также наблюдается формирование механизма эмоциональной саморегуляции, сопровождающееся возникновением схожих поведенческих и аффективных феноменов, но в иных социально-психологических условиях, что придает динамике большую прогредиентность.

В обеих группах отмечаются следующие феномены: достижение психического комфорта только при осуществлении избранной формы активности, измененная реактивность в виде редукции различных защитных знаков физиологического и поведенческого уровня, таких как приглушение вегетативных реакций страха или снижение мер предосторожности при осуществлении деликта, феномен повышения толерантности, выражающийся в притуплении эмоционального эффекта, прибегание к эксцессивной активности. К ним относятся также появление биологического ритма (серийность или сезонность), наличие заместительной активности в периоды воздержания от краж, что является аналогом одного из симптомов отмены, а также наличие обсессивного влечения к осуществлению избранной активности. Все это свидетельствуют об общем патогенетическом механизме, лежащем в основе как клептоманических, так и делинквентных краж. Перечисленные симптомы — это составляющие т. н. «большого наркоманического синдрома», характерного для синдромов зависимости (Пятницкая, 1994; Бухановский, Андреев, 2003). Поэтому в случае делинквентных краж может идти речь о поведенческом расстройстве в виде зависимого поведения (по терминологии Менделевича, 2003). Однако отсутствие состояний измененного сознания, возможность переключения на иные виды активности свидетельствуют о сохранности произвольной регуляции действий на настоящем этапе.

Третий, компульсивный этап развития зависимости заключается в формировании аддиктивного (зависимого) поведения как интегральной части личности со стереотипизацией реагирования. Для этой стадии характерны: появление неодолимого, компульсивного влечения к реализации девиантного поведения; субъективный приоритет третьей фазы эмоционального паттерна при объективном сокращении или редукции первых двух; встраивание в базисные структуры личности модели криминального поведения и начало использования этой модели в других обстоятельствах.

Наиболее заметным динамическим феноменом на этой стадии оказывается тенденция к переходу в большинстве наблюдений к новым формам зависимого поведения, в том числе и путем вытеснения основной формы аддиктивного поведения заместительной формой при редукции или обрыве основной, что происходит спонтанно или под влиянием иного патологического процесса. Клинически это выражается формированием новых синдромов расстройств влечений в обеих группах, сменой синдрома основного расстройства влечений в группе клептомании или появлением иных форм зависимого поведения в делинквентной группе.

Структура эмоциональной фазности сохраняется, но по мере повторения краж наблюдаются нарушения апперцепции и заметное субъективное притупление «остроты» не только эмоциональных, но и вегетативных ощущений. Это касается всех трех фаз. Исчезают защитные знаки. Пациенты прибегают к неоднократным, эксцессивным кражам до нескольких в день, сознательно больше рискуют, редко предпринимают меры предосторожности или попытки скрыть содеянное. Несмотря на то что реализация основной активности на какое-то время смягчает имевшиеся аффективные нарушения, эффект последействия (3-я фаза) постепенно укорачивается, что ведет к нарастанию частоты реализации девиантной активности или к сокращению «светлых» промежутков между сериями, которые в большинстве случаев заполняются дополнительной активностью, также приобретающей аддиктивный характер.

Клинически в межделиктный период в группе клептомании отмечается углубление аффективных колебаний, усугубление имеющихся патохарактерологических личностных черт, усиливается раздражительность. На этой стадии у наблюдаемых появляются, если не были свойственны ранее, такие черты, как отгороженность, нелюдимость. У них пропадает или снижается интерес к ранее любимым занятиям, если это не связано каким-то образом с воровством (например, как ремонт автомобилей связан с кражей автомобиля или интерес к одежде — при фетишистских кражах). При снижении аффективного фона влечение к совершению краж начинает приобретать неодолимый характер. Фантазии и реминисценции приобретают непроизвольный характер «наплывов». Несколько человек сообщали, что в период воздержания от совершения краж они видят сны на эти темы. При беседе на темы воровства они оживлялись, улыбались, у них заметно улучшалось настроение.

В период деликта лица этой группы прибегают к разнообразным средствам усиления ощущений во время совершения кражи, к излишнему риску, намеренному несоблюдению мер предосторожности. «Заместительная» активность в этот период могла не замещать, а «встраиваться» в деликтную и конкурировать с ней. Большинство лиц из группы клептомании переставало предпринимать меры к сокрытию следов правонарушения. Период борьбы мотивов в ряде случаев мог отсутствовать. На этой стадии несколько пациентов отмечали, что в межделиктныи период они испытывали не столько «стыд» или раскаяние, как в первое время, сколько «тягостное», неопределенно-гнетущее чувство бессилия прекратить кражи или «хотя бы получать от этого удовольствие, как раньше». Иногда прибегание к дополнительной активности во время кражи на время «оживляло» старые ощущения. В период деликта наблюдались эпизоды диссоциации.

Так, пациенту., 27 лет, заметил, что ощущения во время самой кражи притупились, а «успокаивался» он после ее совершения «совсем ненадолго». При повторных квартирных кражах У. перестал входить в квартиру через дверь, даже если ту было легко открыть. Он специально проходил по карнизу высокого этажа, спускался с крыши по веревке и придумывал все более и более рискованные способы. Выходя с украденным, он старался специально попасться на глаза милиционеру, отчего испытывал еще большее чувство риска. И лишь оказавшись вне поля зрения посторонних, пациент выбрасывал украденное, после чего наступало облегчение «депрессии». отмечал, что в последнее время ему было «достаточно любого замечания, чтобы впасть в депрессию», а «рискованных ухищрений» при совершении кражи требовалось все больше, отчего он «устал». В последние несколько месяцев перед задержанием, пытаясь бороться с соблазном воровства, наносил самопорезы «от этой усталости». Перед совершением одного из инкриминируемых хищений У. нанес самопорезы и, не дожидаясь, пока окончательно остановится кровь, начал взбираться на балкон 2- го этажа, где находилась квартира, из которой он намеревался совершить кражу. И при этом испытал более яркие ощущения, чем обычно. При этом он «видел только балконную дверь и ничего вокруг», была только одна мысль — «открыть, забрать». Не помнит, что было в квартире, как выходил оттуда. Обратил внимание на то, что идет обратно знакомой дорогой, ему «легко, в коленях — слабость, в руках — пальто и приемник». После двух следующих эпизодов краж самопорезы «уже не помогали». У. помнил произошедшее в деталях. При настоящей судебно-психиатрической экспертизе СПЭ У. заявил, что «рад» своему задержанию и тому, что наконец «закончился этот круговорот».

В то же время совершение краж для некоторых пациентов становилось привычным действием, оно встраивалось в личность и превращалось в тип реагирования, влечение начинало «рационализироваться». Наряду с совершением клептоманических краж пациенты прибегали к воровству, если нужно было завладеть необходимой им вещью или деньгами. Объекты кражи также могли стать средством шантажа или аналогом агрессивных действий, совершенных из гнева или мести. В части наблюдений на этом этапе происходила смена основного синдрома нарушения влечений на расстройства сексуального предпочтения (фетишизм, педофилия, садомазохизм, эксгибиционизм, полиморфный парафильный синдром). Мы наблюдали формирование раптофилии у бывшего клептомана, когда пациент начал совершать кражи у жертв изнасилования «для усиления ощущений», а украденное впоследствии продавал. Таким образом, редукция клептомании, наблюдаемая на этом этапе, обычно сопровождается развитием иной аддикции. чаше химической.

В делинквентной группе сокращение фазы последействия приводило к тому, что у лиц в основном с чертами импульсивно-эпилептоидного типа органического генеза с брутальным, застойным аффектом напряженное, тоскливо-злобное настроение становилось преобладающим аффективным фоном в межделиктном периоде. Непосредственно перед деликтом отмечалось усиление апатического или собственно дисфорического компонентов и раздражительности. Влечение приобретало неодолимый характер. Практически все пациенты в этот период совершали кражи со взломом, сопровождая их избыточно разрушительными действиями, поджогами. Иногда совершение краж чередовалось с разбойными нападениями и фабежами. В это время лица из делинквентной группы пользовались случайными предметами для разрушения препятствий (куски железной арматуры, кирпич, лом и т. п.). При снижении эффекта от самой кражи они испытывали разрядку от избыточных разрушительных действий и вандализма (от взлома дверей, разбития стекол, разламывания на куски и разбрасывания приборных панелей при кражах из автомобилей). Нередко после совершения кражи или угона автомобиля они разрушали помещения, крушили или специально разбивали автомобили. Иногда они избивали соучастников, унижали их, демонстрируя свою силу и превосходство. Кражи становились лишь привычным поводом для такой разрядки. В отдельных случаях отмечались диссоциативные феномены, относящиеся не к моменту хищения, а к моменту взлома двери или иных деструктивных действий, при этом пациенты не помнили своих действий с момента принятия решения до проникновения в помещение, или помнили фрагментарно, отмечая, что «видели себя как будто со стороны и действовали автоматически».

Вектор компульсивного влечения на этом этапе в делинквентной группе направлен уже не на совершение краж, поскольку разрядка происходила от деструктивных или гетероагрессивных действий. У небольшой части таких пациентов заместительная или конкурирующая с корыстной активность носила аутоагрессивный характер: они бились головой о стену, наносили самоповреждения. Они объясняли свои действия нарастанием напряжения, «маяты», «бессильной злости», отсутствием разрядки от краж. Совершение аутоагрессивных действий сосуществовало или чередовалось с иной девиантной активностью криминального характера.

У лице клептоманией в начале 3-го этапа наблюдалось соответствие критериям эго-дистонического варианта клептомании компульсивного типа. Прогрессирование зависимости в этот период сопровождалось встраиванием в личностные структуры криминального паттерна, становившегося одним из способов личностного реагирования, когда наряду с клептоманическими совершались корыстные кражи или кражи из гнева или мести.

У всех лиц из делинквентной группы на этом этапе происходило формирование иных видов зависимого поведения, в основном — гетеро- и аутодеструктивных — синдрома зависимости от ПАВ, вандализма, расстройств сексуального предпочтения (чаще — сексуальный садизм), аддиктивного промискуитета или гомосексуальных поступков. Смена корыстной зависимости на иные формы активности происходила чрезвычайно быстро.

В группе клептомании по мере углубления основного психического расстройства криминальное поведение могло как прогрессировать, так и трансформироваться в новые формы зависимости, как правило, от ПАВ, в иные синдромы нарушения влечений (чаще это расстройства сексуального предпочтения, нарушения сексуальной идентичности) или редуцироваться вследствие значительного утяжеления имеющихся психопатологических проблем.

На этом этапе становится очевидным, что динамика девиантного поведения в клептоманической и делинквентной группах имеет самостоятельный, автономный характер, не зависит от динамики основного расстройства и может даже находиться с ним в реципрокных отношениях, например в случае редукции клептоманического поведения при прогрессировании процессуальных форм психической патологии.

На этапе компульсивного влечения у подэкспертных обеих групп отмечались однотипные личностные изменения: появлялись или нарастали раздражительность, отгороженность и замена прежних интересов тем, что связано с аддиктивной активностью. При сокращении фазы последействия в межделиктном периоде углублялись дистимические, биполярные аффективные колебания, а в делинквентной группе усугублялись дисфорические расстройства.

В конце этого периода нарушения влечения в обеих группах начинали соответствовать определению истинного нарушения влечений (Гурьева и соавт., 1994). Истинное нарушение сопряжено с инстинктом, недостаточно контролируемо сознанием, оно исходит из глубинного чувственного побуждения, направленного на определенную цель, сопровождается напряженной витализированной потребностью отреагирования и завершается действием с соматопсихическим гедонистическим эффектом. Наличие компульсивного, неодолимого характера влечения, углубления эмоциональных расстройств, явления диссоциации в период деликта, недостаточность прогностических функций вследствие того, что прогнозируемый эффект последействия от активности не оправдывался, что вело к эксцессивности и встраиванию иной активности в рисунок деликта, а также начинающаяся рационализация криминальной активности (снижение критических функций), — все это свидетельствует о сниженной способности пациентов к произвольной регуляции своей деятельности на этом этапе.

Последний этап развития зависимого поведения или этап личностного оскудения (четвертое и пятое звено, по Короленко, Донских, 1990) характеризуется «избыточным» прибеганием к аддиктивной активности, которая полностью определяет поведение, стиль жизни человека, его отношения с окружающими и становится основным модусом реагирования личности на самые разнообразные стимулы. Влечение рационализируется и перестает быть субъективно тягостным, теряет напряженность и утрачивает эго-дистонический характер. Совершение краж может сосуществовать с другими видами аддиктивного поведения. Обнажаются специфические негативные личностные изменения пациентов.

Кражи совершаются и по корыстным, и по иным мотивам. Воровство для многих становится основным источником дохода. Пациенты относятся к нему как к «любимой работе». Помимо этого, ими совершаются кражи ненужных вещей, однако фазность клептоманического эмоционального паттерна здесь нарушается. Напряжения перед кражей часто не возникает, пик положительных эмоций в ряде случаев приходится на момент принятия решения совершить кражу или, напротив, сдвинут на выполнение появившихся ритуалов. Возникает символизм. Так, один пациент оставлял символический знак в виде проволочной звезды в ограбленной квартире, другой пациент непременно проезжал по определенному маршруту на угнанной машине, а каждая седьмая угнанная им машина должна была быть определенного (синего) цвета.

При этом ни один из «профессиональных» воров не «гастролировал»: кражи и угоны совершались в пределах нескольких определенных районов. Период борьбы мотивов отсутствовал, напротив, воровство начинало оправдываться какой-либо необходимостью или благими целями, влечение становилось «спаянным» с личностью, эгосинтоническим. Все свое время и энергию подэкспертные фактически тратили либо на процесс воровства или на реализацию иной аддиктивной активности, либо на размышления по этому поводу.

В отличие от предыдущих этапов, здесь происходит тщательное планирование краж в корыстных целях, осуществляется слежка за владельцами вещей (автомобилей). «Профессиональные» кражи совершались с использованием технически сложных или изощренных приспособлений: сканеров автомобильной сигнализации, универсальных отмычек для дверей. Один пациент, совершавший карманные кражи, занимался многочасовыми специальными упражнениями с шариками для тренировки кистей рук, особым образом стриг и подпиливал ногти. Хищения производил всегда в одиночку.

Кражи «в отместку» или «для удовольствия» пациентами совершаются обычно спонтанно. Эпизодически происходят импульсивные кражи, когда отсутствуют воспоминания о содеянном или пациенты не могут объяснить цели кражи. Они говорят, что украли «просто так», «автоматически», «по привычке». Раскаяние, стыд после совершенной кражи или тягостные чувство того, что они не могут изменить свою жизнь, на этой стадии уже не наблюдается. Напротив, такие лица равнодушно или с бравадой называют себя «ворами».

Негативные личностные изменения обнаруживают безразличие, несвойственную ранее таким людям черствость, эмоциональную холодность к тому, что не связано с реализацией аддиктивной активности, фактическую нивелировку преморбидных установок, интересов, увлечений, привязанностей. Суждения таких лиц отличаются субъективизмом и выраженной монотематичностью. Наблюдаются заметные биполярные колебания их настроения, причем в структуре депрессивных или дистимических расстройств всегда превалирует апатический компонент. Обращает на себя внимание мозаичность личности таких людей: отгороженность, нелюдимость, монотонность, чувство самодостаточности, бездеятельность, высокомерие, недоверчивость сочетались в них с крайним эгоцентризмом, инфантильностью, неустойчивой самооценкой, склонностью к немедленной реализации необдуманных, сиюминутных решений, к импульсивным поступкам, к реакциям отказа, к самовзвинчиванию. У всех наблюдается феномен иллюзорного замедления течения времени, напоминающий тот, что был описан А. К. Качаевым с соавт. (1980) при алкоголизме. События прошлого 5-, 10-летней давности подэкспертные датируют ошибочно, говоря, что это было «года два назад», высказываемые ими планы на будущее непродуманы и невыполнимы в тот срок, который они себе ставят. Они ощущают себя моложе своих лет. Когда речь заходит о воровстве, они оживляются, становясь многословными и гротескно монотематичными. Отношение к объекту кражи в случае моноклептизма было сверхценным.

На заключительном этапе поведение таких лиц соответствует понятию развернутой аддикции, т. е. уходу от реальности с изоляцией и постепенным упрощением отношения к самому себе, с выработкой определенного аддиктивного ритма, фиксацией на заранее предсказуемой эмоции, вырабатывающейся стереотипным образом, и с достижением иллюзии контроля своих аддиктивных реализаций, когда поведение функционирует как самообеспечивающаяся система (по Короленко, 1990). На первый план здесь выступают искажения активности — фиксированность на процессе, а не на результате деятельности, игровой характер, стереотипизация, территориальность, ритуализация и символизм, напоминающие таковые при парафилиях.

Механизм развития аддикции — это межнозологический феномен. Зависимое поведение как при клептомании, так и при делинквентном воровстве, развиваясь на основе различных психических расстройств, приобретает самостоятельную, автономную динамику, не всегда совпадающую с динамикой основного психического нарушения.